Идея использования единых отвинчивающихся полей с разными чашками не нова. Однако мне на практике пришлось столкнуться с необходимостью иметь такую комбинацию мундштука сравнительно недавно, когда в 1987 году я стал осваивать альт-тромбон. (А. Скобелев)

Никогда прежде не болея бесконечным поиском «самоиграющего» мундштука, я был доволен своим 6 с половиной «Бахом» и не собирался его менять. Посему, получив альт-тромбон «Ямаха», я обрадовался тому, что в комплекте оказался мундштук «Ямаха» 48-А, по размеру и форме полей очень похожий на мой «Бах», с той лишь разницей, что у альтового мундштука была мелкая чашка.

Однако по мере освоения тромбона ми-бемоль мой энтузиазм по поводу схожести мундштуков стал иссякать. Я расширял альтовый репертуар, а вместе с этим все более ощущалась необходимость иметь одни поля на разные по глубине чашки. Несколько позднее, в беседах с некоторыми уважаемыми исполнителями (в том числе с В.Ф.Венгловским) мне приходилось слышать мнение, что с возрастом возможно использование разных мундштуков, что губы значительно менее болезненно реагируют на разные поля и в этой связи приводились примеры. Я тоже встречал исполнителей (особенно часто в США), практикующих игру на разных мундштуках.

Тем не менее, не следует спешить с выводом, что для всех исполнителей реальна перспектива без потерь приспособиться к игре на разных полях. Существует, по меньшей мере, три фактора, противоречащие такому мнению. Первый — мы все разные и не всегда то, что возможно для одного, так же хорошо для другого. Я, к сожалению, уже не могу отнести себя к молодым тромбонистам, но, несмотря на солидный стаж работы в оркестре и немалый опыт в сольном концертировании, очень болезненно реагирую на смену полей. Отсюда вывод: далеко не у всех исполнителей с возрастом развивается приспособляемость к игре на разных полях — это дело индивидуальное. Второй фактор - чашка альтового мундштука чрезвычайно мелка, даже при единых полях требуется определенное время, чтобы появилось «родное» ощущение, а если при этом еще и приходится использовать разные поля, задача усложняется значительно. Третий — я допускаю возможность игры на разных полях, вернее мундштуках в ситуациях, когда играешь не экстремально сложный материал, то есть определенная гарантия выходимости все равно присутствует, а исполнитель ищет в смене мундштука другое звучание, более присущее для этого материала. Но если приходится играть что-то действительно очень трудное, когда и на основном мундштуке лишь одна задача — выйти из ситуации без потерь, экспериментаторство с разными мундштуками может привести к печальному итогу. Для большинства исполнителей в таких случаях сверхзадача: поиск нужного звучания за счет смены мундштука в расчет не берется, слишком велик риск!

В экстремальную ситуацию попал и я в январе 1987 года. Мы с трубачом И.Школьником задумали большой концерт в ЦДРИ, играли два отделения, сменяя друг друга. На том концерте я впервые играл и на альте, и на теноре, а стало быть, использовал два разных мундштука. Сама по себе программа, приготовленная мной для этого вечера, была весьма не простой. Я играл четыре сочинения, ранее не звучавшие в Москве: сонату Г.Фингера и барокко-концерт X.Гидаша на альт-тромбоне, симфонию Э.Блоха и тромбонеру Бутри на теноре. Кроме того, накануне мне пришлось участвовать в записи на пластинку «Камерной симфонии» Э.Денисова с ансамблем солистов ГАБТ и вечером играть спектакль «Борис Годунов». Ни от того, ни от другого освободиться я не мог, так как в ансамбле постоянный состав и такой же постоянный состав был в то время и на «Борисе Годунове», которым дирижировал А.Лазарев. Поэтому, наигравшись накануне концерта и имея на самом концерте трудную программу, я стремился к одному — не потерять реноме. И как же я себя плохо чувствовал на концерте, после очередной смены мундштука! Казалось, что мной утеряны все ощущения не только на новом для меня альтовом мундштуке, но и на родном «Бахе» для тенора. Кто-нибудь, наверное, заметит, что при таких наигранных губах и на одном мундштуке не будешь себя хорошо чувствовать!

Безусловно, для сольного концерта лучше иметь свежее состояние, однако в моей последующей концертной жизни были схожие ситуации, и играя на единых полях, зная наперед все ощущения, можно было без потерь выходить из самых трудных положений. На том же, теперь уже далеком концерте в ЦДРИ 1987 года, меня спасло то, что музыка была не знакома аудитории, и я мог пару мест (главным образом в Гидаше) сыграть октавой ниже. Такого я не помню в своей концертной практике ни до того концерта, ни после...

Сей курьезный случай и стал отправным моментом для моего решения искать комбинацию мундштука одни поля — разные чашки. Случай не замедлил подвернуться, мой коллега-валторнист И.Лифановский уезжал на гастроли в Америку и я попросил его привезти к отвинчивающимся полям размера 25,4 мм две чашки, одну для тенор-тромбона, близкую по содержанию 6 1/2 А «Бах», и другую альтовую. Какой фирмы должен быть этот развинчивающийся мундштук мы не оговаривали, я целиком полагался на интуицию моего товарища. Таким образом, и появился у меня мундштук «Даг Элиот», но у него отвинчивались не только поля, но и ножки. Причем, если для инструментов разной мензуры действительно необходимы и различные ножки (если только не пользоваться втулками при переходе на более широкую мензуру), то для меня показалось необычным использование разных ножек при одной мензуре инструмента для тромбонов разных фирм. Откровенно скажу, в тот момент я подумал, что это не более чем трюк фирмача для привлечения клиентов. О том, насколько я ошибался, разговор впереди.

Итак, я получил искомое, и с воодушевлением принялся осваивать новый мундштук. Первый серьезный концерт я играл в октябре 1987 года. Это был органный вечер в Концертном зале им. Чайковского с органисткой Л.Голуб. Несколько сольных пьес она играла сама, я же участвовал на альте в трех хоральных фантазиях Кребса и на теноре в арии из «Стабат-матер» Россини-Листа и «Звуке и отзвуке» Шнитке. Но уже до концерта, играя спектакли в Большом театре, я стал замечать, что мой тенор-тромбон «Кинг-3В» стал хуже звучать. Концерт с органом подтвердил это впечатление, в то время как альт зазвучал в комбинации с новым мундштуком превосходно. Такая метаморфоза заставила меня задуматься. Я обратился к каталогу «Даг Эллиот» и заново для себя открыл, что ножка теноровой чашки была предназначена для тромбона «Бах-36». Посему утром следующего дня я с нетерпением ожидал заведующего музыкальной базой ГАБТ, чтобы попробовать свой мундштук с баховским тромбоном. Все сразу же стало на свои места, «Бах» звучал как надо, а мой «Кинг» отправился в запасники. Причина несовместимости мундштука с инструментом заключалась в том, что ножка мундштука не состыковывалась с внутренней трубкой кулисы.

Однако на том мои инструментальные терзания не закончились. Изучив досконально всю систему мундштуков Элиота, я обнаружил широкий диапазон чашек для широкомензурных инструментов (типа «Бах-42») и весьма ограниченный для узкой модели («Бах-36»). Это заставило еще раз пересмотреть мое отношение к большой мензуре и к гастролям 1988 года в США, где я уже играл на «Конн-88Н», используя втулку для теноровой половины моего мундштука.

Зато уж попав в Америку, я расширил возможности своего мундштука до максимума. Сегодня я имею к одним полям № 100 «Даг Эллиот» три чашки для тенорового тромбона, шесть ножек к ним для «Бах-42» и «Конн-8» и две чашки с двумя ножками для альт-тромбона. Предвижу чью-то коварную ухмылку, ну вот мод, а еще говорил, что не болен поиском мундштуков, хотя сам обложился целой коллекцией. Попытаюсь обосновать свою позицию. Уйдя из Большого театра, я вынужден был сдать и инструменты, которыми пользовался во время моей работы там.

В Российском Национальном симфоническом оркестре к первому концерту я получил лишь тенор-тромбон «Бах-42», а альт был еще только на подходе. Вот когда поистине незаменимой оказалась самая мелкая теноровая чашка, так как в первом концерте шла 1-ая симфония Брамса со знаменитым хоралом тромбонов в финале (как известно, партия I тромбона симфонии написана для альтового тромбона). Играя на широкомензурном теноре с очень мелкой теноровой чашкой, мне удалось добиться легкого, светлого звучания, присущего альт-тромбону.

И другой пример. Этот сезон РНСО открывал симфониями Шостаковича, где в 15-й у тромбона большое соло в среднем регистре, требующее масштабного звучания, с мрачноватым колоритом. Здесь очень кстати пришлась самая глубокая чашка (по глубине напоминающая «Бах-5Г»). Подобные примеры можно продолжать, любое вступление в верхнем регистре, особенно в тихой динамике на теноре облегчается на мелкой чашке, и весь Вагнер, Чайковский прекрасно звучат на глубокой. Средняя же чашка (подобная «Бах-6 1/2») незаменима в сольной, концертной практике.

Меня иногда спрашивают, неужели в моем мундштуке, на котором я играю уже три года, нет слабых мест? Отвечаю — есть! Например, средняя теноровая чашка по тембру несколько уступает отдельным экземплярам «Бах-6 1/2», или аналогам «Денис Уика». Глубокая чашка при некоторой потере исполнительской формы чуть «сыпет» на форте. Есть кое-какие нюансы и в альтовой половине. Но главное преимущество, перед которым меркнут все упомянутые недостатки, в универсальном многообразии разных чашек, позволяющих добиваться решения самых противоположных задач при едином ощущении полей!

Несомненно, что «Даг Эллиот» не единственная фирма, выпускающая комбинацию одни поля - разные чашки. Известный тромбонист Б.Слокар в Швейцарии начал выпуск аналогичных мундштуков. Фирма «Джардинелли» в Америке делает то же самое. Любой заинтересовавшийся этой идеей исполнитель при возможности найдет для себя фирму, наиболее симпатичную. Я же хочу обратиться к нашим соотечественникам-нижегородцам, наладившим выпуск хороших мундштуков традиционной формы (не развинчивающихся). Начинайте создавать комбинированные модели, одни поля - разные чашки, я готов быть вашим консультантом, дегустатором новой продукции и агентом по рекламе развинчивающихся мундштуков из Нижнего Новгорода!